Письма “врагов народа”. Сергей Седов, сын Льва Троцкого, инженер

(Оригинальный материал был опубликован и отправлен подписчикам как часть спецпроекта издания “Такие дела” осенью 2018 года).

Лев Троцкий, революционер и соратник Ленина, после смерти вождя попавший в опалу и изгнанный из СССР, писал о своем младшем сыне, что тот «повернулся спиной к политике с 12 лет». Сергей Седов — так звали этого аполитичного сына — работал инженером, жил в Москве и был влюблен в свою коллегу Генриетту Рубинштейн, когда летом 1935 года его арестовали как члена семьи «врага народа». Обвиняли в покушении на Сталина, но дело развалилось и в качестве обвинения остались только «троцкистские разговоры». За них Седов получил сравнительно небольшой срок — 5 лет, и не лагеря, а ссылки в Красноярск.

Из Красноярска он пишет Генриетте, называет ее «Женюшей» и «Ресничкой», много шутит и признается в любви, скучает по футболу (он очень любил играть и дружил со многими футболистами в Москве), цитирует поэтов, смущается от собственной восторженности и снова шутит. Вскоре его отправят в лагерь в Воркуту, оттуда в 1937 году вернут в Красноярск и расстреляют. Во время ссылки Ресничка успеет на несколько месяцев приехать к своему Сереже, и в 1936 году у них родится дочь, Юлия Рубинштейн. Из анкеты арестованного, которую следователь заполнял со слов Седова в 1937 году, понятно, что Сергей знал, что у него родилась дочь. Но не успел узнать ее имени.

22 августа 1935 года

Милый ты мой! Рожица ты моя!! Сколько радости!!!

И я, глупец, имел возможность в поезде перерыть весь чемодан и не догадался. Поистине я отупел.

Если б ты знала, какое счастье я нашел в одном из конвертов. Сегодня я заходил в тюрьму, где лежат почти все мои вещи, и выбирал самое необходимое (зашел же я за старыми ботинками — от новых у меня на ногах всякое безобразие), там я наткнулся на бумагу, а в ней конверты. И только сейчас, «дома», в одном конверте я нашел твою рожицу.

Твоя надпись принесла бы мне тоже много-много радостных минут. Я уже с дороги писал тебе о своих волнениях и сомнениях.

Сейчас я прописан, так что имею пристанище на ближайшее время. Вечером на улице встретил директора, и он обещал дать мне завтра окончательный ответ.

Если будет комната, то я им пропишу «Детали машин». Пусть знают московского доцента. Аудитория будет содрогаться от восторга, а в день твоего приезда будут массовые истерики и несколько смертей в зале.

Я немножко почитываю «Сопротивление», а по деталям, как выяснилось, у меня есть даже напечатанное оригинальное исследование — «Вестник стандартизации», 1931 года, кажется, №6. Если бы оказалось возможным достать этот номер, то было бы неплохо. Я имею нелепую привычку не сохранять свои работы, у меня был один номер этого журнала, и пришлось его отдать в комиссию для получения доцентуры.

Я все время посматриваю на твою мордашку, игриво выглядывающую из конверта, и глупо улыбаюсь. На шее у тебя висит список грехов твоих, я стараюсь рассмотреть, не появилось ли там еще что-нибудь, но не вижу. Моя попытка найти какое-нибудь латинское или эллинское «мо» для твоего манисто из ласк и поцелуев окончилась неудачно. Ожерелье Гармонии мало подходит. Есть одна аналогия с дочерью фараона, но она слишком остра.

По всей вероятности, латинское «мо» есть — оно должно исходить от католической церкви, и смысл его должен быть таков — помни о грехах твоих, по аналогии с memento mori!

В день окончания мной института 31 окт[ября] 1930 года я обратился к моим собутыльникам — еще не окончившим студентам — и говорил им «Помню в бытность мою еще студентом…» А теперь я буду писать тебе «Мы сибиряки…»

Слабо! Каюсь — очень слабо!

Во всяком случае, я освоил систему поедания кедровых орешков. Здесь продаются шишки, их приоткрывают, достают оттуда орешки и едят. Снобизм заключается в том, чтобы съесть все орешки, не ломая самой шишки.

Кстати, для местных ухажеров в этом продукте заложен целый клад каламбуров для заигрывания со стыдливыми представительницами прекрасной половины красноярского народонаселения.

Нужно написать письмо маме, а я никак не соберусь. Свинство!

Сегодня непременно напишу.

Если от тебя завтра не будет писем, то я лягу на пол на почте и буду горько плакать.

Я очень люблю тебя. Я даже выдумал целую теорию по этому поводу сегодня ночью на своем ложе в прихожей, но мне лень излагать ее.

Под конец письма я напишу тебе о том, что мне давно хочется сказать тебе. Мне хочется иметь ребенка, но есть так много всяких «но», одно из них то, что это связало бы тебя со мной, а это в моем положении не совсем честно. С другой стороны, через несколько лет может уже быть поздно. Конечно, сейчас рано говорить об этом, но я пишу для того, чтобы ты подумала над этим.

Крепко тебя целую, моя любимая.

Твой Сергей